БАНИН. Судьба молодой девушки и ветер перемен: нефть, деньги, падение первой демократической республики Востока… - ФОТО
Француженка азербайджанского происхождения Банин (Ум-эль Бану).
В декабре 2005 года сразу две страны (Азербайджан и Франция) отпраздновали столетие Банин - автора «Кавказских дней», самой яркой, эмоционально точной летописи жизни Баку начала XX века.
Банин родилась в Баку в 1905 году. Оба ее деда – Муса Нагиев и Шамси Асадуллаев были известными нефтепромышленниками, богатейшими людьми того времени. В 1924 году Банин эмигрировала в Турцию, а оттуда – во Францию.
О ней наш очередной материал в рубрике «Женщины, которые вдохновляют».
Детство
«Мое раннее детство было пречудесным, - рассказывает Банин в книге « Кавказские дни». - Я была младшей из четырех сестер. Потому внимания и заботы мне уделялось больше» (далее – цитаты из книги, ред.)
Мы росли под опекой верной своему предназначению фрейлейн Анны, которая, внушая нам сентиментальный дух чистой немецкой девушки, искореняла в наших душах свойства наследственные. Она пыталась превратить нас в хорошеньких, мягкосердечных Гретхен. Но мы были потомками своих предков, и с этим ничего нельзя было поделать.
Страна давно уже была российской колонией, и влияние русских чувствовалось во всем. Под этим влиянием рос интерес к европейскому образу жизни, новой культуре. Люди предпочитали чадре свободу, фанатизму - образованность. Особенно этому влиянию было подвержено молодое поколение. Отец, как старший сын в семье, возглавлял семейный бизнес: нефтяные фирмы на берегах Каспия и Волги, Московские, Варшавские и прочие филиалы самых разных предприятий. Вдохновленный прогрессом, отец намеревался еще более расширить производство и хозяйственную деятельность. Человеку, привыкшему к путешествиям по бескрайним Российским просторам, Берлин не казался столь отдаленным местом. Потому-то известия о нем довольно часто приходили также из Германии. В те времена Вильгельм II объявил себя защитником турок и мусульман. Азербайджанцы, будучи сродни туркам, питали к немцам те же симпатии. Это было взаимно.
Бабушка и ее пророчество
Бабушка была крупной, полной, властной по характеру женщиной. Как и все настоящие мусульманки, она своевременно совершала омовение и намаз. Предпочитала сидеть на полу на ковриках и подушках. Носила чадру и была строга и неулыбчива. Порой в порыве религиозных чувств она даже поругивала иноверцев. Оттого, что наши воспитатели были христианами, бабушка и с нами «держала дистанцию». Ее бы воля, бабушка никогда не доверила бы нас попечению фрейлейн Анны.
Ребенком я очень любила бабушку и еще глубоко не осознавала разделяющие нас черты. Но, взрослея, я все больше ощущала разницу между нами, и моя детская любовь к бабуле иссякла: бабушка принадлежала к иному, чуждому мне миру. Ее жизнь была продолжением мусульманской истории, возникшей с рождением ислама. Значит, и возрастная разница между нами исчислялась не десятилетиями, а четырнадцатью веками хиджры.
Бабушка категорически отвергала европейскую культуру, которую в наших краях представляла культура России. В ее представлении русские были захватчиками, губителями национальных традиций, народ враждебный. Эта неприязнь со временем видоизменялась: муж покинул ее, женившись на русской женщине, а дочери, воспитанные на лоне ислама, выйдя замуж, перестали носить чадру, переоделись в европейские платья, стали говорить на каком-то диком смешении азербайджанского и русского языков.
И если бы только дочери доставляли бабушке огорчения своим отступничеством! Сыновья, получив по настоянию отца образование в лицеях и попутешествовав по миру, перестали придерживаться строгих канонов веры, соблюдая ее лишь на облегченном, бытовом уровне.
Бабушка смотрела на наш образ жизни не столько с укором, сколько с надменным снисхождением. Она считала себя и себе подобных более «правильными», а свой ограниченный мир более устойчивым и надежным. Нам, привыкшим к роскоши и богатству, бабушка предрекала сложную жизненную дорогу, полную ошибок. Она оказалась права: свобода порой очень дорого обходится.
«Оазис пустыне» и новый Баку
Население Баку было смешанным: были здесь и русские, и армяне, и грузины, и европейцы. Население же деревень составляли исключительно мусульмане.
Деревню я очень любила. Море лежало за высокими каменными стенами нашего двора-сада. За противоположными стенами была голая степь. Сады, полные благоухающих цветов, напоминали оазисы в пустыне. Было удивительно видеть столько зелени внутри каменных оград, когда вокруг лежит безводная степь.
Самое большое удовольствие доставляло нам купание в Каспийском море! Несмотря на отдаленность от дома на несколько километров, с нашего холма темно-синяя гладь моря казалась совсем рядом. Почти до самой воды вереницей тянулись плоские крыши домов и дворы, зеленеющие листвой смоковниц и виноградников. Эти маленькие домишки и садочки не принадлежали богатым и надменным нефтяным магнатам Баку. Здесь жили их менее удачливые и бедные родственники, которым фортуна не подарила нефтеносного клочка земли. То были жилища бедняков.
Богачи смотрели на них кичливо, свысока. Дома их бедны, заборы кривы и низки, а во дворах, кроме смоковниц и винограда, почти ничего не росло. Здесь не было глубоких колодцев и ирригационных приспособлений. В каждом дворе рылся небольшой, обшитый изнутри природным камнем колодец, воды которого едва хватало людям и скоту. В домах бедняков не было электричества, тут пользовались керосиновыми лампами. Эти бедняки были очень милые и добрые люди. Любой, кто встречался нам на пути, обязательно здоровался и улыбался тебе. Каждый приглашал войти в дом, быть его гостем. Взобравшись на плоские крыши своих лачуг, люди приветствовали нас. И все это было очень искренне до умиления. Если все же приходилось войти в чей-то двор, то хозяева обязательно угощали нас инжиром и виноградом со своих деревьев, подносили прохладной колодезной воды.
Мой отец познакомился с Аминой на каком-то торжестве, вскоре безумно влюбился. Амина долго колебалась, прежде чем ответить согласием на предложение отца. Тетки, услышав это, стали горько смеяться: « Ну и ну! Простолюдинка, беднячка, бесприданница не хотела идти замуж за мужчину из самой богатой, известной и уважаемой бакинской семьи?!».
Жениться по любви на нищей девице! Никто не хотел в это верить. Поступок отца, преступившего мораль, обычаи и традиции, объясняли одной фразой: он потерял рассудок! Если мир бабушки и теток прежде сотрясался, то теперь он рушился. Они даже знали, кто в этом виноват – проклятые иноверцы. Но мы, дети, были представителями нового поколения. Мы радовались происходящему.
В те годы от Баку, который был мне дорог в детстве, не осталось и следа. По отечеству тосковали лишь пожилые эмигранты, скитавшиеся по миру с ностальгическим грузом на сердце. Страдания презренных миллионеров никого не волновали – они терпели заслуженную кару. Ислам сошел со своего истинного пути, заплутал и потерял изначальный смысл. Вера, смешавшаяся с реалиями современного мира, не покоила сердца. Она стала помехой в сиюминутных интересах и была отброшена за ненадобностью. Разве Коран не запрещает азартные игры? Но весь Баку играл. Выигрывал и проигрывал деньги мешками. Пророк запретил употребление вина. Но все пили! Пили и водку, и коньяк, и прочие алкогольные напитки, лицемерно утверждая, что эти напитки – не вино. Изображение человека считается запретным в исламе. Но мусульмане толпами посещали фотоателье, чтоб затем украшать стены своих домов собственными изображениями.
Мой дед Ага-Муса, будучи одним из самых богатых бакинских нефтепромышленников, слыл человеком прижимистым. О его скупости говорили многие, и эти россказни были часто очень противоречивыми.
Расскажу одну историю. Иногда разные благотворительные общества проводили акции, например, продавали на улицах искусственные цветы. Продавщицы прикалывали фиалку на грудь какому-нибудь прохожему, протягивая ему металлическую баночку для пожертвований. Говорят, что в такие дни дед не выходил из дому. Но когда дедушка умер, стало известно, что он давал в долг малознакомым людям огромные деньги, без всякого залога или расписки, веря им на слово. Кроме того, он оплачивал учебу множества неимущих юношей и девушек.
Мой дед Ага-Муса был славен еще и тем, что украсил Баку великолепными зданиями. Это было его слабостью. Когда умер от чахотки мой дядя Исмаил, единственный сын Ага-Мусы, дед возвел в память о нем жемчужину архитектуры – здание «Исмаилийя». Позже в этом здании располагался недолговечный парламент Независимой Азербайджанской Республики.
Исторические потрясения
После армянских погромов в Баку турки наводили здесь порядок. Почти ежедневно совершались казни. Вешались преступники и мародеры. В одном из городских парков была установлена виселица, на которой ветер раскачивал тела казненных, в устрашение прочим. Надо признать, такая мера давала хорошие результаты: очень скоро прекратились разбои, грабежи и прочие преступления. В городе были полностью восстановлены порядок и покой.
Материальные потери, которые понесла наша семья, не огорчали – слава Богу, не произошло ничего непоправимого. Но в скором времени турецкую оккупацию сменила английская. Турция, будучи в союзе с Германией, потерпела поражение и отступила. Победители-англичане потянулись на запах милой их сердцу нефти и по-хозяйски устроились в богатом нефтеносном краю.
Наш дом стал местом встречи английских офицеров. Баку стремительно менялся, втягиваясь в европейский образ жизни. Менялись обычаи, и традиции теряли устойчивость. Религия почти полностью утратила свои позиции. Везде говорили и думали только о свободе, независимости.
Вскоре и англичане покинули Кавказ, а чудесный город минаретов и нефтяных вышек Баку стал столицей Независимой Азербайджанской Республики. Был создан парламент новой республики, а количество партий чуть ли не приравнивалось числу депутатов парламента. Республика стала создавать и собственную армию, в которую призывались юноши, никогда не державшие в руках оружия. Был проведен военный парад. Новая Азербайджанская Республика управлялась Кабинетом министров... Мой отец был назначен министром торговли.
Одни партии делали упор на традиции, другие требовали «равенства и эмансипации». Последние были сторонниками женской образованности и участия женщин в общественной жизни. В молодой столице кипела и бурлила жизнь. Здесь было много россиян, покинувших объятую революцией родину. Все искали «удобное место под солнцем» или временное пристанище, чтобы переждать смутное время в России.
Через месяц умер наш дедушка Муса. Он оставил нам, четырем внучкам, огромное богатство. Оно было ощутимым, даже на фоне достояния десятков бакинских миллионеров. В тринадцать лет я стала обладательницей несметных богатств, превратилась в богатейшего человека. Но и это недолго продлилось.
Через несколько дней ранним утром меня разбудили звуки «Интернационала», доносившегося с улиц. Как оказалось, в полночь революционный бронепоезд пересек границы Независимой Азербайджанской Республики и привез на вокзал спящего города солдат Одиннадцатой Красной Армии. Вот так, без единого выстрела, Национальная армия Азербайджана сдала свои позиции. Республика пала, а победившая Россия вновь вернула себе прежнее «имущество». Я видела своими глазами конец целого мира!
Отец был повержен в глубочайшую депрессию. Он все время молчал, испытывая горечь, и в глубине души коря себя. Отец не перевел свои вклады в зарубежные банки, своевременно не уехал из Баку, обманувшись должностью министра недолговечной республики. Некоторое время никаких серьезных перемен не происходило. А потом отца арестовали…
С падением Азербайджанской Республики, с концом того мира, свидетелем которого я была, закончилось и мое детство. В тринадцать лет…
Париж
Чтобы спасти отца из тюрьмы, Банин вынуждена была выйти замуж за нелюбимого, но влиятельного человека, Белабека Годжаева. Это, к тому же, дало ей возможность получить загранпаспорт и бежать в Турцию, где она почти сразу рассталась с мужем. А потом уехала в Париж, к родным, перебравшимся туда раньше.
Однако трудности на этом не закончились. Отношения с мачехой, которую поначалу Банин боготворила, так и не сложились. Настолько, что она ушла из дома и начала самостоятельную жизнь. По сведениям доктора исторических наук, писателя, журналиста Сабира Гянджели, она какое-то время работала манекенщицей, потом продавщицей в магазине, секретарем в канцелярии, переводчицей.
Первый успех и подруга Тэффи
По совету французских друзей, Банин начала писать книгу воспоминаний. Первая же автобиографическая книга «Кавказские дни», опубликованная в 1946-м году, принесла Банин успех.
Ее подруга - популярная в России, а затем уже и во Франции романистка, известная писательница-сатирик Тэффи, - помогла ей войти в литературные круги.
Философ Юнгер и писатель Бунин
Первым из именитых европейских интеллектуалов в ее жизнь вошел немецкий писатель и философ Эрнст Юнгер; встречей с ним Банин обязана своему первому роману «Нами», вышедшему в свет в 1945 году. Очарованный свежестью ее взгляда и необычностью самой истории, Юнгер принимает решение встретиться с новоиспеченной знаменитостью. Их дружеская беседа переросла в почти полувековую дружбу, но романа не случилось. Ревность в сердце немца не пробудило даже появление на сцене знаменитого и оттого весьма опасного нового обожателя – Ивана Алексеевича Бунина.
Банин часто гадала, как сложились бы отношения в этом треугольнике, если бы она ответила нежностью Бунину. Или наоборот: что произошло бы с ними со всеми, умей Юнгер любить так же страстно и добиваться ее так же настойчиво, как Иван Бунин...
С Буниным они познакомились 13 июня 1946 года (и то ли шутя, то ли всерьез Иван Алексеевич потом утверждал, что должен был предвидеть печальный конец этих отношений: именно 13-го с ним частенько случались неприятности). Поначалу, впрочем, Банин чувствовала себя польщенной вниманием нобелевского лауреата. Жила она по-прежнему одна. Однако, встретившись вторично, они сразу же... поссорились. Их короткий, но кровопролитный роман вообще состоял из мгновений жгучего взаимного притяжения и не менее сильного отчуждения.
Начав беседу изъявлениями взаимной симпатии, они, как правило, заканчивали ее непримиримыми врагами. Их разделяло буквально все: великого русского писателя раздражало недостаточно почтительное, если не сказать прохладное отношение возлюбленной к его творчеству, а также ее упорное нежелание писать на «родном» русском языке («Я пишу не для одной только русской эмиграции!» – восклицала в таких случаях раздосадованная писательница).
Банин, в свою очередь, обвиняла Ивана Алексеевича в черствости, нежелании меняться и попросту – в эгоизме. Впрочем, именно их яростные споры легли в основу великолепной и немного грустной повести «Последний поединок Ивана Бунина» о них самих, любящих, но не готовых ради этой любви поступиться даже малым. На память об этой не случившейся нежности сохранились письма, которыми Бунин и Банин обменивались почти ежедневно: там, в этих посланиях, он (когда не был за что-нибудь зол) звал ее «своей черноокой газелью», а она (когда не была раздражена его требованиями немедленного обожания) сознавалась: «Вы стоите всех Гете на свете!».
Бунин подарил Банин две свои книги: сборник рассказов «Речной трактир», изданный на русском языке в Нью-Йорке в 1945 году, и «Избранные стихи». На первой книге сразу две дарственные надписи: одна по-французски: «Мадам Банин от ее покорного слуги Бунина 15.VI.46. Париж», вторая - по-русски: «У одного человека сердце ушло из рук, и он сказал ему: «Прощай!» - слова Саади о человеке, плененном любовью». Посвящение во второй книге гласит: «Дорогая г-жа Банин! Черная роза небесных садов Аллаха, учитесь писать по-русски. Иван Бунин, 21 июня 1947 года» (слово «госпожа» зачеркнуто. Далее написано: «Это я зачеркнул. Ив.Б.»)
Банин и Никос
В конце 50-х на Антибах Банин познакомилась с Никосом Казанзакисом и его женой Эллени. Автор «Грека Зорбы» оказался в положении эмигранта, как и Банин, и точно так же не намерен был отчаиваться. Банин отмечает, что он был из тех, кто в разговоре не любуется собой, а умеет слушать собеседника. Он следил за интонацией говорящего, был внимателен к малейшим колебаниям голоса, оборотам речи, улавливал едва проскользнувший намек.
Троица замечательно проводила вместе время, распивая чаи в восточной манере, наслаждаясь солнцем, морем, теплом ласково встретившей их новой родины.
Казанзакис долго и аргументированно отговаривал Банин от перехода в христианство – ошибочного, по его мнению, шага. В письмах он умолял: «Ради всего святого, не покидайте мусульманский Рай – это единственный мой шанс повстречаться с вами там, на небесах...».
Разумеется, Банин дорожила его мнением, и, разумеется, она поступила по-своему. Их объединял Восток, роднило стремление к независимости. Банинаки и Николаки – ласковые прозвища придумали друзья друг для друга. Эллени никоим образом не препятствовала их нежной привязанности, а после смерти супруга ей хватило душевных сил в письме поблагодарить молодую подругу-соперницу: «Я не забыла, как вас любил Николаки и как был счастлив, когда вы окружали его нежностью. Будьте благословенны, ибо вы подарили ему много радости».
Преданность нации
Банин глубоко переживала события, происходившие в Нагорном Карабахе. В тяжелые для азербайджанского народа дни Банин выступила во французской газете «Монд» (20 января 1990 г.), со статьей под заголовком «Нагорный Карабах». В этой статье Банин дает информацию о Карабахе, армянах, переселенных царским правительством в результате войны с Ираном и Турцией на азербайджанские земли ещё в начале XIX века. Она говорит о давних притязаниях армян на азербайджанские земли, о связях дашнаков с большевиками и совместных их акциях против азербайджанского народа. «В то время как часто говорят об армянах как о «жертвах» Османского империализма, почему-то никто не говорит о тех зверствах, которые армяне учинили в Азербайджане в прошлом», — писала Банин.
Вспоминая о своих встречах с Банин, Рамиз Абуталыбов (бывший посол по особым поручениям МИД АР, ответственный секретарь Национальной комиссии по делам ЮНЕСКО, кавалер французского ордена Почетного легиона, проработавший во Франции 16 лет) рассказывал, что принадлежность к богеме делала ее недоступной. К тому же, она и сама всячески избегала контактов с соотечественниками, переживая, что Азербайджан так легко, без борьбы, примирился с навязанной Лениным большевизацией.
«Фактически я был первым азербайджанцем, с кем она пошла на сближение, - вспоминал Р.Абуталыбов. - Произошло это в 1981 году, на выставке азербайджанских ковров в Париже. В канун открытия я послал ей открытку с приглашением, не надеясь, что она его примет. К моему удивлению, Банин пришла, да не одна, а с импозантного вида пожилым французом. Для своих преклонных лет она выглядела достаточно молодо и даже жеманно, что ей очень шло. Она гордилась своим азербайджанским происхождением - не турчанка или персиянка, за которых для ложного шарма выдавали себя некоторые наши сородичи, а именно азербайджанка. Она была очень своенравной и неординарной личностью, в чем-то даже склонной к эпатажу. Так, в ответ большевикам, называющим религию «опиумом для народа», Банин написала книгу с шокирующим названием «Я выбрала опиум», которая имела большой успех», - вспоминал Р. Абуталыбов.
Идеалов не нашлось
В последние годы жизни, несмотря на активную общественную деятельность, она чувствует себя одинокой. Ее все чаще посещают мысли о смерти, хотя теперь Банин, обожавшая жизнь, размышляет о ней спокойно: «Я часто думаю о конце света, он положил бы конец длящимся с начала времен мучениям животных». И одновременно к ней вновь возвращается зародившийся еще в 16-летнем возрасте страх старения. Увядание, немощь, которая неизбежно влечет за собой потерю женской привлекательности, а значит, невозможность любить и быть любимой – вот что пугало ее с юных лет. Гибель от сердечного приступа старшей сестры Сураи, с которой у писательницы была сильная духовная связь, как раз в тот день и час, когда Банин горячо молила Господа ниспослать им обеим радость и счастье, потрясла ее. И все-таки до последних дней, даже прикованная к креслу после сложного перелома ноги, Банин оставалась верна себе – много читала, знакомилась с рукописями молодых авторов, вела активную переписку на нескольких языках, в том числе и на русском.
29 октября 1992 года газета «Фигаро» сообщила о смерти Банин – «первой франкоязычной писательницы-азербайджанки, являющейся национальной славой Азербайджана».
Подготовила Натали Александрова
Источники: Книга Банин «Кавказские дни», Айнур Мустафаева «Банин Асадуллаева – последняя любовь Ивана Бунина», публикации в «Азербайджанском Конгрессе», «АзерТадж», материалы 1news.az.
Благодарим бренд Veuve Clicquot за поддержку рубрики «Женщины, которые вдохновляют».
